Земля сострадания. Почему врач из Уфы строит клинику в Гватемале

Ты же их тоже видишь?

Кончай паясничать. Конечно, я вижу. А еще я вижу, что все можно изменить.

Посчитай площадь вон того заброшенного участка. И будем строить.

Для тех, кто с нами еще не знаком:

Мы – Health&Help

Мы – те странные люди, которые считают, что у каждого человека есть право быть здоровым, – вне зависимости от цвета кожи, пола, национальности и количества денег в кошельке. Мы помогаем там, где не помогает никто. Там, где нет медицинской помощи, мы строим клиники и привозим врачей. Наша клиника в Гватемале построена, зарегистрирована и стабильно функционирует. Настало время помогать дальше.

FAQ

Почему министерство Никарагуа не помогает?

Люди, живущие в прибрежном районе Эль-Розарио , в большинстве своем не имеют официальной регистрации. Они пришли туда за работой. Все они -рыбаки, этим они живут и кормят свои семьи. Министерство не может помочь им, потому что для него их там не существует.

Как вы можете помочь этим людям, лучше чем государство?

Мы соревнуемся тут только с самими собой – мы хотим сделать все максимально хорошо, так, как считаем нужным и то, что считаем нужным. Мы считаем, что правильно строить лабораторию по малярии в месте, где люди умирают от малярии. Мы считаем, что правильно открывать клинику там, где практически невозможно вовремя получить медицинскую помощь. У нас есть возможность помочь, и мы хотим ей воспользоваться.

Почему именно там?

Район Чинандега - это один из беднейших районов Никарагуа. Тропический климат там прекрасен и ужасен одновременно - такие болезни как дизентерия, денге, малярия, чукунгунья, лейшмания и трипаносомоз - уносят здесь сотни жизней. Мы в Health&Help считаем, что люди не должны умирать от излечимых заболеваний. И мы будем делать все от нас зависящее, чтобы это предотвратить.

Кто будет строить клинику?

Как и в предыдущем проекте Health&Help, строительство будет происходить силами волонтеров и местного населения. Все трудоспособные жители мужского пола будут работать на стройке до ее завершения. Проект клиники в Никарагуа и руководящую часть стройки берут на себя архитекторы Health&Help Михаил и Елизавета Шишины, которые специализируются на строительстве социальных объектов в местах с ограниченными ресурсами.

Кто работает в вашей организации?

В нашей организации работают люди, которым не все равно. Те, кто считает, что может сделать что-то хорошее для этого мира и не останавливает себя. У нас работают отличные врачи, фельдшеры, медсестры, так же учителя, переводчики, программисты, фотографы и другие специалисты.

Во главе организации стоят два человека – это Карина Башарова, которая отвечает за все административные вопросы, руководит волонтерами, общается со спонсорами, решает все финансовые задачи и делает еще сотню важных вещей. И я, Виктория Валикова. Я организовываю медицинскую часть проекта, пишу большинство наших текстов и… вдохновляю.

Вы получаете зарплату?

Работать без зарплаты было нашим сознательным выбором. Мы с Кариной живем за счет дохода с аренды квартир в России. Этого хватает на жизнь в деревне. Наши волонтеры тоже работают без зарплаты – большинство из них еще и помогают клинике. Волонтеры привозят медикаменты, материалы и делают денежные пожертвования – каждый помогает, чем может. Все знают, что 100% донаций идет напрямую к пациентам.

Почему мы должны верить, что деньги пойдут на строительство, а не на личные цели автора проекта?

Наш проект прозрачен. Мы - очень маленькая организация и очень легко отследить, на что мы потратили те или иные средства. Мы с радостью приглашаем всех наших спонсоров посетить стройку, приехать в гости и посмотреть на организацию процесса работы. Возможно, вам понравится, и вы захотите помочь нам, увидев все своими глазами!

Вознаграждения

Ребята, вместе у нас получится! Знайте – ваш рубль спасет чью-то жизнь. Не оставайтесь в стороне: расскажите о нас друзьям, cделайте репост, станьте нашим спонсором!

Если вы хотите внести определенную сумму, но вам не нужно вознаграждение – просто кликните на него и введите сумму равную или большую, чем его стоимость.

Если вы хотите внести определенную сумму, но вам нравится вознаграждение поменьше (например вы внесли миллион, и хотите не розового слона, а фенечку), – то вы можете просто написать об этом в комментариях.

Материальные вознаграждения можно забрать на одной из презентаций проекта, которые пройдут с октября по декабрь в городах России. По всем вопросам вы можете обратиться к администраторам проекта.

К сожалению, у нас нет возможности и ресурсов высылать вознаграждения из Никарагуа, поэтому мы сделаем для вас что-то особенное, с любовью, которая не требует почтовой доставки! Спасибо, что вы с нами!

Виктория Валикова – молодой врач-инфекционист, специалист по тропическим болезням из Уфы. Однажды она поехала путешествовать в Азию и увидела, как живут люди в бедных странах. Доктор Вика бросила всё и уехала работать волонтером туда, где умирают от кори и малярии, а потом совместно с Сергио Кастийо (врачом из Гватемалы) открыла некоммерческий проект Health&Help . За свою работу Виктория не получает зарплату – это принципиальная позиция, а жители Гватемалы лечатся в клинике Health&Help бесплатно. Мы поговорили с врачом, который спасает людей на краю света, о жизни, смерти и любви.

Виктория Валикова. Фото: tropical-doc.livejournal.com

Я интубировала ребенка и «дышала» в трубку три часа

– Как вам впервые удалось спасти человеку жизнь?

– Трудный вопрос. Если говорить о том, чтобы правильно поставить диагноз, то еще с института я часто спорила с преподавателями, отстаивая свою версию происходящего. А правильный диагноз – это, скорее всего, правильное лечение, а правильное лечение – спасенная жизнь.

Если же говорить про «спасение в моменте» – то на Гаити я впервые в одиночку «раскачивала» ребенка, который впал в кому после падения с лестницы. Интубировала и «дышала» его рот в трубку три часа – не было ни аппарата искусственного дыхания, ни даже мешка Амбу. Довезли до госпиталя и спасли. Я потом нормально говорить не могла несколько суток.

– Вы говорили, что за вашей спиной – “детское кладбище”. К смерти детей от банального поноса или от малярии, которая прекрасно лечится, можно привыкнуть? Как защитить себя от депрессии и выгорания?

– Нельзя. Я думаю, что, если я привыкну спокойно переносить страдания людей, человеческую боль или смерть, – нужно будет уйти из медицины. Я проживаю с каждым пациентом его ситуацию. Это трудно, но я не могу смотреть на это отвлеченно. Я думаю, что так правильно, хотя многие со мной и не согласны.

Думаю, депрессия – это для тех, кто ничего не делает или кто взял на себя больше, чем может потянуть. Мне иногда бывает очень тяжело как раз от того, что у нас огромное количество задач – мы с Кариной Башаровой (Карина Башарова – одна из основателей проекта Health&Help. – Прим. ред. ) ищем в команду «третьего» – кого-то, кто смог бы хоть немного нас разгрузить, но, как понимаете, не так просто найти человека, готового работать сутками бесплатно. Но мы не отчаиваемся.

А для выгорания я слишком люблю то, что делаю. Я обожаю свою работу. Она тяжелая и прекрасная.

– Как вы справляетесь с переживанием смерти пациентов?

– Тяжело. Я не люблю, когда люди умирают. Это грустно, а вдвойне грустно, когда ты не можешь человека спасти не из-за отсутствия знаний или умений, а из-за отсутствия ресурсов.

Я до сих пор не могу просто спокойно смотреть, как кому-то не оказывают помощь из-за того, что он не может заплатить. А это до сих пор существует в мире.

Поверьте, миллионы людей умирают, потому что они – бедные.

У нас в организации все иначе. Никто не уходит из клиники без должного лечения, вне зависимости, есть у человека деньги за него заплатить или нет. Человеческая жизнь бесценна, никто меня в этом не переубедит.

К нам часто приходят, когда сделать ничего уже нельзя

– Вам приходилось сообщать людям, что их близких скоро не станет? Какие слова вы находили для этого?

– Конечно. Часто люди приходят к нам на терминальных стадиях заболеваний. И ничего сделать уже, к сожалению, нельзя. Я всегда стараюсь уделить время беседе с родными – я верю, что слово лечит. Мы говорим, что сделаем все, чтобы уменьшить боль пациента и сделать его последние дни максимально спокойными.

– Что вы делаете, если понимаете, что человеку невозможно поставить диагноз без КТ, или МРТ, или узкого специалиста, которого нет?

– Пытаемся найти вариант, как найти этого специалиста, как найти того, кто поможет нам сделать МРТ или КТ – есть наши друзья, другие клиники, которые предоставляют специализированную помощь. Мы стараемся поддерживать контакт и общаться с ними, чтобы, если вдруг понадобится, – мы могли отправить к ним пациента.

Мы часто лечим пациента эмпирически, это нереально – каждый раз проводить сложные анализы или обследования. Слава Богу, у нас хорошие думающие врачи, которые делают все, что возможно, в интересах пациентов.

– Один из материалов про вас назывался “Доктор Вика”. Наверное, это аналогия с ником в ЖЖ Доктора Лизы, Елизаветы Глинки. Мы знаем, что Доктор Лиза погибла, спасая других людей. Вам не было страшно узнать об этом, ведь вы тоже работаете в неспокойной обстановке?

– Я написала пост в ЖЖ о том, что Доктор Лиза погибла, и о том, как сильно скорбит весь гуманитарный мир. Тут же посыпались ненавистные комментарии о том, что она делала не так, от кого принимала помощь, и о том, какой она якобы была ужасный человек. Но и нам не привыкать – нас тоже много кто ненавидит, столько злостных анонимок мы никогда не получали!

А так – в деревне у нас спокойно. В столице нас не раз обворовывали, но мы там стараемся долго не задерживаться. В общем – все не так плохо.

– О чем в своей жизни вы жалеете больше всего?

– Я банально отвечу, что ни о чем. Я очень люблю свою жизнь. Я счастливый человек. Я рано нашла свой путь и сейчас понимаю, что очень малому количеству людей повезло так, как мне.

Если бы можно было добавить немного времени – я бы очень хотела провести его с родными. Я не видела брата четыре года, а на днях у него обнаружили глиобластому. Я жалею, что не проводила больше времени с ним, да и вообще с семьей.

Сейчас у меня есть любимый человек, и все опять сводится ко времени – я вижу его раз в две недели, короткими перебежками. Он знает меня и очень уважает мое дело, но честно – мне очень тяжело быть почти постоянно «в одиночестве среди людей».

Мы хотим усыновить детей, смерть сейчас совсем не в планах

– Вы боитесь смерти?

– Я бы очень не хотела умереть. Особенно в этом году (смеется). Я боюсь смерти, потому что, как мне кажется, я нахожусь на том этапе, когда я могу менять очень многое, и менять это многое – к лучшему. Будет довольно несправедливо умереть сейчас. Ну и, кроме того, я совсем недавно нашла близкого человека (он, кстати, православный), и мы очень сильно хотим усыновить детей, так что смерть сейчас совсем не в планах.

– Как вы думаете, жизнь после смерти существует?

– Я верю, что энергия или душа человека – это то, что не может просто исчезнуть. Поэтому да, я верю в жизнь после смерти – я верю в непрерывность энергии.

– Вы одна из немногих, кто со знанием дела может сказать человеку: “Твои проблемы – ерунда, в мире есть голодающие дети”. Приходилось ли когда-нибудь произносить эти слова? Они справедливы?

– Я стараюсь максимально воздерживаться от суждений, чужая душа – потемки. Если человеку плохо и некомфортно в его жизни, мне хочется помочь, но это не так просто сделать словами. Я верю, что своим примером мы вдохновляем многих на перемены. По крайней мере, стараемся.

– После поездки в Африку или Гватемалу вас не раздражают европейцы с их трудностями – “оплатила контракт в роддоме, а там не было фитбола”?

– Да, конечно, у нас в клинике много шуток ходит про «проблемы белых людей». В духе: «Ну вот, прислали дезодорант с запахом алоэ, а я заказывала с маракуйя» или «А почему инстаграм медленно грузится?». Конечно, объективно проблемы наших пациентов, клиники, да и волонтеров, зачастую другого порядка. Но ничего не поделаешь, мало кто видел реалии стран третьего мира, да и не все, кто видел, готовы это запомнить и тем более изменить что-то.

– Кому точно не надо быть волонтером в Африке?

– Тем, кто не живет в гармонии с собой. Тем, кто думает, что тут ему помогут «найти себя». Мы принимаем к себе тех людей, которые решили свои личные проблемы и теперь могут помогать другим. Нытикам и лентяям лучше сидеть дома, это – однозначно.

– Как защитить себя от постоянной душевной боли, что в одной части планеты люди переживают от невозможности купить айфон, а в другой живут в домах из полиэтиленовых пакетов?

– Не нужно переживать. Я думаю, нужно максимально воздерживаться от суждений, особенно резких, и стараться максимально прощать людей, которых хочется «поучить жизни» или «показать им, как нужно делать».

Я руководствуюсь для себя правилом: меняй то, что в твоих силах – и мне очень нравится, когда люди берут с меня и нашей команды в целом пример.

Я на полном серьезе думаю, что можно долго жаловаться и критиковать всех вокруг, а можно – спасти одну жизнь.

Это, на мой взгляд, более продуктивно.

– Довлатов писал, что сильные чувства у всех народов одинаковы, например, нельзя сказать “расплакался, как типичный немец”. Можно ли сказать это и о тех регионах, где жизнь совсем не похожа на нашу? К рождению и смерти там относятся так же?

– Мне кажется, что люди в Латинской Америке более открытые и выражают свои чувства более ярко, будь то печаль или радость. В то же время к смерти относятся более философски (вспомните про День Смерти или День всех святых – большой праздник в Латинской Америке, 1 ноября), к рождению – более спокойно. Думаю, это из-за того, что детей у них по 10 на семью, а то и больше.

– Это «mal de ojo», – говорит мне мамочка трехлетнего Алехандро, прелестного кареглазого мальчика, который ревет в три ручья в смотровой.

Я не переубеждаю ее. Хорошо, что в Гватемале я уже достаточно давно, чтобы быть умнее и «дружить» с традициями и поверьями.

«Маль де охо» – это сглаз. И, как следствие очень сильной майянской культуры, в «маль де охо» верят, ходят снимать его к шаманам, а теперь – и к нам, в клинику.

Считается, что любой недоброжелатель может сглазить ребенка, просто позавидовав тому, что семья, в которой его воспитывают, – более богатая, или тому, что мама у ребенка красивая. Также считается, что если мама выставляла напоказ голый живот или ходила в слишком обтягивающих нарядах, пусть даже традиционных, то ребенок может уже родиться с «mal de ojo».

Кроме того, «сглаз» может быть наслан специально. Для этого человек, который хочет наложить сглаз, должен сходить к шаману, а они в Гватемале бывают двух видов – «белые» и «черные». Люди верят, что «белые» лечат, а «черные» накладывают заклинания, в том числе на болезнь и на смерть. Для этого они часто приносят в жертву животных и домашнюю птицу.

Говорят, что избавиться от «маль де охо» можно несколькими способами. Конечно, самым лучшим будет отвести ребенка к «белому» шаману. Но если по какой-то причине сделать этого нельзя, то нужно покатать по телу ребенка сырое, обязательно белое куриное яйцо, читая определенное заклинание. Потом это яйцо нужно разбить в стакан с водой и полученную жижу похоронить.

Мы же в клинике таких ритуалов не проводим, а говорим, что от «маль де охо» у нас есть отличные таблеточки и сиропчики, – в зависимости от того, чем болеет ребенок. Ну и санитарно-просветительскую работу мы проводим регулярно о том, что очень важно хорошо кормить ребеночка, вовремя приходить на прививки, чтобы никто его снова не «сглазил».

Другой популярной проблемой в Гватемале является «еl susto», или «испуг».

Недуг особенно актуален для женщин и молодых девочек. Заключается он в следующем: к тебе приходит женщина и говорит, что в детстве она сильно испугалась (хотя сама этого не помнит), душа вышла из тела и не может вернуться обратно.

Излечение от «el susto» может провести исключительно курандеро (или шаман), и процедура эта довольно длительная и непростая.

Сначала больную укладывают на опрысканный святой водой пол с разведенными руками. Тело ее должно как бы символизировать крест. Его обрамляют четырьмя горящими свечами: две ставят у ног, две – у кистей рук. Лежащей в такой позе девушке нужно молиться о своей душе и просить ее вернуться. В то же время шаман начинает «смывать» все плохое с тела человека, чтобы душе было приятнее и легче в него вернуться. Делает он это специальным веником, собранным из розмарина и базилика, перевязанным красной нитью.

После церемонии девушку сажают пить мятный чай. Обычно процедуру проводят три дня, в конце которых душа должна вернуться и больше никуда не убегать.

Мы же в клинике обычно лечим «эль сусто» психотерапией, а если сказать проще – разговорами с пациенткой. Мы спрашиваем ее об обстановке в семье, о том, какие проблемы сейчас у нее с детьми или родителями, мужем и так далее. Для приема дома мы назначаем успокоительные и средства для нормализации сна. Обычно наше лечение дольше, чем три дня, а по поводу того, кто лечит эффективнее – шаманы или мы – судить сложно.

В Гватемале есть много интересных обычаев и традиций. Иногда они кажутся дикими. Но со своим уставом в чужой монастырь лучше не лезть, поэтому мы работаем в симбиозе, стараясь максимально уважать то, что веками было единственным средством для облегчения страданий людей.

Из дневника Виктории Валиковой

– Если вас спрашивают в Гватемале или Никарагуа: “Как живут люди там, где вы родились?”, что вы отвечаете?

– Я отвечаю, что живут хорошо. Что люди в России в подавляющем большинстве образованы, все умеют читать, многие знают несколько языков. Рассказываю про наши школы, про снег, про то, что мы живем в квартирах, а не в домах. Про то, что никто не умеет стирать на доске или камнях, никто не знает, как разводить в печке огонь (ну или как минимум не делает это каждый день), что никто не ходит в туалет в открытое поле.

А еще рассказываю, что в России и странах бывшего СССР живут те люди, которые делают нашу работу возможной – именно они делают донации и помогают нам спасать жизни каждый день.

– Вам удалось построить больницу, хотя для краудфандинга – это сложный проект: просить о помощи для абстрактных людей на краю света. В чем секрет?

– Секрет в том, что мы много работаем. Каждый день мы встаем утром, открываем ноутбуки и начинаем писать письма, отвечать на интервью, делать статьи и так до поздней ночи. Мы делаем хороший контент и рассказываем о том, почему это так важно – делиться с теми, кому повезло намного меньше, чем любому, кто может прочитать этот текст. У нас есть мечта. И мы делаем все, чтобы воплощать подобные проекты в жизнь.

Когда сидишь на рисе с бобами, а тебе приписывают «бентли» и фуа-гра

– Если однажды вы уйдете из проекта H&H, он продолжит существовать? Ведь о нем узнали во многом за счет вашего личного обаяния. Со стороны иногда создается впечатление, что все держится именно на нем.

– Все держится на нашей идее изменить мир. Не буду отрицать, что в большинстве своем именно я отвечаю на вопросы журналистов и пишу статьи. Но работу проделывает команда во главе с Кариной Башаровой, нашим исполнительным директором. Ребята вкалывают сутками, чтобы все функционировало.

Пока я жива, я не уйду из проекта. Health&Help – это наш ребенок, а детей не бросают, по крайней мере – не я. Наоборот, я верю, что мы будем открывать все новые и новые клиники, приюты, школы и помогать нищим, немощным и больным по всему миру.

– Цель оправдывает средства? Можно ли идти против своих принципов ради спасения человечества?

– Хороший вопрос. Я часто говорю: правда – это то, во что ты веришь.

Для меня нет ничего важнее человеческой жизни. Нельзя ставить деньги, честь, достоинство, комфорт или еще что-то выше этого. Для меня это так.

У меня есть свои пределы, они намного шире, чем у других людей, можно сказать, что я – фанатик. Я открыто говорю в интервью, что возила через границу медикаменты, чтобы нам было чем лечить людей. Приходилось ставить под угрозу свою жизнь, чтобы добиться того, что есть у нас сейчас: работающая клиника и счастливые пациенты. Для меня – это правильно. Я не могу иначе, а если смогу, не буду себя уважать как человека, как врача, как личность.

– Посещало ли вас когда-нибудь желание все бросить и уехать домой?

– Нет. В минуты бессилия я думаю обо всех тех, о ком теперь мы заботимся. Для меня это не просто игра. Это моя жизнь, бросить все – это признаться в том, что я слабая. А я так не думаю. Пока у меня есть силы и огромное количество любви внутри – я буду делать то, что делаю. Точка невозврата давно пройдена.

– Вы – романтик или циник?

– Наверно, я – микс. Часто бывает так, что я отвечаю с долей черного врачебного юмора (особенно в РФ). Но если говорить о личной жизни и человеческом – я делаю очень много поступков, которые характеризуют меня скорее как романтика. Недавно записала клип на день рождения для Эндрю, моего молодого человека. Или вот, например, любовь к восхождениям, вулканам, водопадам – да и вообще к природе – это ведь романтичное?

– Как обычно проходит ваш день?

– Если я работаю в клинике врачом – то все банально: просыпаюсь, иду на пробежку, потом – душ, потом работа с пациентами – консультации, консультации и консультации. Обед-ужин: беседы с волонтерами, чай, книги.

Когда в клинике есть другие врачи, я занимаюсь административными вопросами – общаюсь со спонсорами, потенциальными волонтерами, компаниями, которые хотят дать нам пожертвования, юристами, бухгалтерами, журналистами. Пишу статьи, рассказываю о том, что происходит на проекте. Работа никогда не заканчивается.

– О вас часто высказывают разные домыслы: “Это у нее просто мужа нет”, “Ей плевать на людей, проект коммерческий”, что для вас – самое обидное и несправедливое?

– Когда говорят, что мы деньги воруем. Когда ты сидишь на рисе с бобами, думаешь, где достать доллар на медикаменты, как починить машину, на которой уже живого места не осталось. Когда мне говорят, что у меня есть «бентли» и что я вместо маски на лицо фуа-гра мажу – конечно, хочется высказать все, что накопилось.

Ну а про личное – что я страшная, глупая, толстая или еще какая-то. Это смешно. Люди, которые пишут гневное, больше всего нуждаются в прощении и любви.

Никто не говорит плохих вещей от того, что он очень счастлив. Поэтому я развиваю в себе навык отвечать добром на зло. Это правильнее и, как выяснилось, эффективнее.

– Если бы выступали перед выпускниками МГУ, Оксфорда, Кембриджа или другого ведущего мирового университета, что бы вы сказали?

– Я бы сказала, что нам всем нужно быть чуточку добрее. То, что вы пройдете по головам других людей, станете успешнее, чем сосед, или богаче, чем одноклассник, не сделает вас счастливым. Прекратите соревноваться с кем-то и старайтесь делать лучше самого себя. И, конечно, не бойтесь делиться. Отдавая, приобретаешь. Попробуйте, и вам понравится.

С какими именно растениями ассоциируется у вас Амазония? Конечно, ответы могут быть разными, но большинство из вас несомненно назовут гигантскую кувшинку викторию регия. С детства нам знакомы изображения ее гигантских листьев. Много лет назад отец водил меня, 8-летнего мальчика, в Никитский ботанический сад подивиться на это чудо природы. Теперь, когда я стал старше тогдашнего своего отца, я наблюдаю королеву Амазонии воочию, но первое знакомство в детстве останется самым ярким...

Лесное озерцо, затерянное в сельве в 80 км вниз по Амазонке от Икитоса, Перу. На заднем плане непролазная стена образована ароидным растением Montricardia arborescens.

У Игоря Северянина есть даже лирическое стихотворение на эту тему:
Редко, редко в цвету...
До и после нее жизнь — элегия
И надежда в мечту.
Ты придешь — изнываю от неги я,
Трепещу на лету.
Наша встреча — Виктория Регия:
Редко, редко в цвету...

Чтобы увидеть это удивительное растение, мне пришлось продираться через непролазную чащобу к маленькому лесному озерцу. Это озерцо формируется каждый год, когда заканчивается разлив Амазонки и могучая река возвращается в свое русло. Тогда по всей Амазонии остаются тысячи таких вот затерянных озерышек. Во время наводнений, кстати, и происходит распространение семян. Подойти к берегу такого озерца непросто, ибо и берега как такового нет. За метров 10 до водной глади берег представляет собой довольно зыбкий субстрат, поросший различными травами, местами стоящими сплошной высокой стеной.

На такой фикус можно влезть и поснимать озерную жизнь:)

Эти и другие фотки виктории в разном разрешении можно посмотреть Жмите там на All sizes (значок с лупой).

Мечты о «побеге к индейцам» у многих из нас начинались в далеком детстве – с романов Купера и Джеймса Шульца, с чеховского рассказа «Мальчики», где два юных героя в одиночку решили покорить Дикий Запад. Нас манили простор прерий, яркие одеяния из перьев, глухой стук военных барабанов, шаманские заклинания… А вот Виктория Валикова, врач-тропиколог из Уфы, ни к каким индейцам не собиралась. И когда судьба забросила ее в Гватемалу, вместо книжной романтики она увидела бедность, заброшенность, антисанитарию…

Другой бы отшатнулся в ужасе и уехал из этого Богом забытого места, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Но Виктория осталась и построила клинику для индейцев майя. О жизни в Гватемале и о своем проекте Health & Help — «Строительство клиники на краю земли» она рассказывает корреспонденту «Филантропа».

– Виктория, мне приходит на память история немецкого гуманиста, музыканта и врача Альберта Швейцера, лауреата Нобелевской премии мира, который на собственные средства основал клинику в Габоне для населения Африки. В его проповеди под названием «Этика сострадания» говорится: «Нет человека, которому бы не представился случай отдать себя людям и проявить тем самым свою человеческую сущность». Почему ваша «земля сострадания» – Гватемала? Как вы сделали этот выбор?

– Я тропиколог, закончила медицинский институт и интернатуру в Уфе, работала в приемном покое инфекционной клинической больницы. После этого училась в Институте тропической медицины в Антверпене (Бельгия) по специальности «Тропическая медицина и организация здравоохранения в странах с ограниченными ресурсами». Огромное количество времени там посвящали проблемам стран третьего мира, многие из тех, кто его заканчивает, едут работать туда, где нужна помощь. Негосударственные организации, развивающие медицину в этих странах, присылали списки мест, куда можно поехать, где требуются специалисты – врачи разного профиля, медсестры. Гватемалу я выбрала только потому, что мне не хотелось в Африку. Тем более что я занималась социальными танцами и немного была знакома с латиноамериканской культурой. Но о майя не знала почти ничего.

Я попала туда впервые два года назад, и меня поразили две вещи: во-первых, великолепная природа, горы, огромное количество вулканов. А еще – немыслимая, запредельная бедность. Полураздетые грязные люди, сидящие на улицах, умирающие от голода дети…

– А почему они не пытаются вырваться из тисков нищеты?

– В основном в Гватемале распространено сельское хозяйство, потихоньку начинает развиваться туризм, но там долгое время шла гражданская война, революция, не до туризма было. И сейчас еще нередки вооруженные конфликты. Большинство майя – крестьяне, и им очень тяжело подняться по социальной лестнице. Развитого образования нет, поэтому они не знают государственный язык Гватемалы – испанский. Они говорят на разных индейских языках, ничего общего не имеющих друг с другом. Когда на твоем языке нет книг, мало учителей, трудно стать образованным человеком. Им еще с малолетства приходится работать на плантациях. Чтобы приехать из деревни, поступить в вуз и выучиться на врача, надо иметь школьное и предуниверситетское образование, тоже платное. За обучение в университете нужно отдавать долги. Поэтому там люди учатся и работают по 12 часов, чтобы заработать на жилье и образование. Есть организация, которая помогает девочкам из многодетных семей майя получить среднее специальное образование, но это капля в море – таких девочек около сотни на 13 миллионов населения.

Но самое страшное – это то, что творится в здравоохранении. Клиник или амбулаторий в деревнях, удаленных от города, там нет, за помощью обращаться некуда. Но если даже индеец доберется до города, ни одна государственная клиника не станет обслуживать человека, не говорящего по-испански. Народная медицина на самом примитивном уровне, есть лишь знахари, правда, я с ними не пересекалась, и местные повитухи, которые помогают женщинам рожать в хижинах на земляном полу. Поэтому майя просто умирают. Это самая настоящая дискриминация.

– Вы прожили в Гватемале 9 месяцев. Как менялось ваше отношение к народу, культуре?

– Сначала я рассматривала поездку как приключение, думала, что у меня будет опыт работы в дальней стране, красивая запись в резюме. Мечтала: вот вернусь на родину и буду работать тропикологом или специалистом по медицине путешествий. Но случилось так, что я всей душой полюбила Гватемалу, и теперь говорю, что Россия – как мама, а Гватемала – как невеста, которую я сама выбрала и собираюсь связать с ней свою жизнь. Люди там особенные: они обладают невероятно широкой душой и готовы отдать последнюю кукурузную лепешку, когда видят, что ты относишься к ним с добром. И все, что случалось там со мной, пропитано их добротой.

У меня был пациент Симон, больной диабетом 1-го типа. К 35 годам он выглядел как 70-летний старик, я просто не представляю себе, как он выжил в глухой деревне без инсулина. У него были хронические трофические язвы, и я и акушерка каждый день попеременно ходили его перевязывать. Он глава большой семьи, где многочисленные дети и даже маленькие внуки. И каждый раз он нам что-то дарил – то лепешку, то бананы, и плакал от избытка чувств. Когда люди приходят к тебе и просят помощи, а ты можешь эту помощь им оказать – это здорово.

– Вы жили в деревенском доме?

– Нет, я жила на втором этаже частной бельгийской клиники, вместе с акушеркой. На первом этаже размещалась сама клиника, на втором – помещения для волонтеров. Мы сами делали всю домашнюю работу, вели хозяйство, ухаживали за животными. У нас была лошадь, собака, кошка, черепаха, попугай… Лошадь – это не забава, а необходимость: нам приходилось ездить на ней по деревням, до самой дальней – час-полтора езды. У тех майя, кто позажиточнее, есть лошади, коровы и свиньи, правда, там мяса никто не ест, потому что его негде хранить из-за отсутствия электричества. Горячей воды у нас тоже не было. Вы не представляете, какой это резкий контраст с существованием человека из города-миллионника, никогда не жившего в деревне. Меня спасло то, что я занималась туризмом и умею выживать в экстремальных условиях.

– А страшно не было?

– Опасности подстерегали часто: например, случалось ходить по ночам принимать роды. Но мы пробирались через тропический лес с местным проводником, с кем-то из членов семьи, и это уже было не так страшно. Между дверьми у нас были большие щели, через них заползали змеи, пауки, жуки, скорпионы. Там быстро привыкаешь проверять одежду и обувь, чтобы не попался непрошеный гость. Я пережила сложную ситуацию – вооруженный конфликт, нас все время эвакуировали, из-за этого пришлось на какое-то время перейти работать в другое место, в государственную больницу. Но знаете, обычные бытовые страхи быстро уходят, и начинаешь бояться по другим поводам – за жизни своих пациентов. Тяжелее всего – когда нет возможности помочь: не хватает лекарств, не на чем транспортировать больного, а ты не слишком квалифицирован, чтобы что-то сделать.

–Как вам пришла в голову идея «клиники на краю земли»?

– Я подумала: было бы здорово, если, кроме бельгийской клиники, где я работала, появится еще одна, в другом районе. Я изучила обстановку, придумала, как найти финансирование и людей, которые захотят здесь работать. На самом деле наш проект недорогой. Построить клинику в Гватемале гораздо дешевле, чем в России, по нашей смете это 700 тысяч рублей плюс еще медицинский автомобиль для перевозки больных на лечение в центральные города. Всего необходимо 1 миллион 200 тысяч, на Бумстартере уже собрали около миллиона. Строительство планируем начать в июле. Но прежде чем приедут волонтеры, предстоит провести большую подготовительную работу: купить материалы, организовать быт строителей…

– А что это за волонтеры, готовые строить клинику? Откуда они?

– Прорабы приедут из развитых стран, по большей части – из России. Многие из них уже имели опыт строительства объектов в странах третьего мира. Строители же – это сами майя, местные жители. Наша идея в том, что работа добровольных помощников – более качественная, чем та, что сделана наемными рабочими, поскольку волонтеры трудятся за идею. Деревенские жители предоставляют нам землю, инструменты, и каждый из них должен отработать на стройке пять дней. Мы ничего не дарим и не делаем за так. Так же была построена и бельгийская клиника. Конечно, можно бросить клич, и съедутся строители из разных стран, которым интересно взглянуть на этот удивительный мир своими глазами. Но если люди что-то делают сами для себя, они это потом оберегают и ценят.

Сначала нужно договориться с двумя кругами местной власти – с администрацией и советом старейшин, и если они согласны с нашими условиями и дают добро, то мы подписываем документы. Сейчас создаем организацию, которая имеет право собирать деньги на строительство. Нам требуются спонсоры, в том числе и местные компании, мы хотим завоевать их доверие, дать им возможность убедиться, что мы не мошенники и в самом деле хотим что-то сделать для их страны. И конечно, предстоит оформить запросы на оборудование. Надеемся, что нам его донируют благотворительные организации, которые занимаются оснащением клиник. Это комплексный процесс, и для меня он пока сложный, ведь я никогда раньше этим не занималась. И я не одна, у нас уже собралась команда из 150 дистанционных помощников – среди них есть переводчики, веб-дизайнеры, люди других специальностей. На все у меня рук не хватает, но мне помогает Карина – администратор проекта.

– Но если среди майя нет своих врачей, значит, и медики должны туда приехать?

– Наш проект будет продолжаться как волонтерский. Я рассчитываю, что поедут врачи из стран, где развито такое явление, как социальный год. Многие на Западе заканчивают вузы и едут поработать на год в более бедные уголки планеты, а потом этот опыт записывается в резюме. В России такая практика не распространена, однако желающие уже находятся, нам приходят десятки писем в день. Но мы берем не всех – только профессионалов и людей увлеченных и убежденных. Мало только одного желания поехать в экзотическое место, полазить по горам ради красот природы и селфи с настоящими индейцами майя. Наших потенциальных волонтеров ждут суровый быт и тяжелый труд, они должны быть пластичными, уметь адаптироваться к быстро меняющейся ситуации, делать разные виды работы. Допустим, если твоя специальность ангиохирургия, ты там этим заниматься не будешь. Тебе придется принимать роды, читать лекции по профилактике диабета, рассказывать детям, как надо мыть руки, обучать сельчан правильно копать колодцы и строить туалеты, заниматься эпидразведкой, сидеть в лаборатории и смотреть в микроскоп, потому что, кроме тебя, все это делать некому. И конечно, ставить капельницы и делать уколы, вытаскивать пули и зашивать раны, причем иногда и одному, без медсестер.

– Виктория, можно задать вопрос, который вам задают сотни раз и который наверняка вам смертельно надоел. В России тоже есть много нищих, затерянных в лесах и в тундре медвежьих углов. Может быть, лучше построить клинику в одном из них?

– Да, мне часто задают этот вопрос, некоторые вкладывают в него изрядную долю негатива. Но я не считаю, что Россия – бедная страна. Да, есть труднодоступные районы Крайнего Севера, отдаленные деревни в Сибири, больных оттуда вывозят на вертолетах. Своим противникам отвечаю так: если вы найдете в России такое место, где в радиусе восьми часов езды на машине нет ни одного учреждения здравоохранения, даже здравпункта, где на 20 тысяч населения нет ни одного врача и медсестры хотя бы с годичным образованием, где нет роддома, где 60% детей голодают – мы приедем туда и построим клинику. Я искала на карте страны места, отвечающие всем этим критериям. Но у нас, даже если в поселке проживают 5 тысяч человек, уже строится больница, где в штате как минимум два десятка врачей. И потом, у нас существует система страхования. Если человека не положат в больницу, он имеет право жаловаться на родном языке. Вот я работаю в Уфе, в приемном покое клинической больницы, мне привозят бомжей, алкоголиков, наркоманов, и я обязана оказать им помощь – это их законное право. Хирурги спасают наркоманов с перерезанными венами, несмотря на то, что пациенты их матерят. А в Гватемале, как я уже сказала, народ вообще отрезан от цивилизации и от медицины.

– Мне очень нравится ваша идея дарить небольшие подарки тем, кто жертвует средства на проект, причем не простые – это изделия народных художников майя, уникальные и необычайно красочные. То есть вы еще и даете этим людям работу…

– Традиционная одежда майя очень красива. Я тоже ее ношу с удовольствием, когда бываю там. Это кропотливый труд вручную – иногда на шитье блузки или пончо мастерица тратит несколько лет. Мелкие вещи – кошельки, рюкзаки, фенечки, украшения стоят не так уж и дорого. По правилам Бумстартера, нельзя собирать деньги на благотворительность без вознаграждения тому, кто жертвует. Поэтому мы присылали спонсорам сувениры, сделанные руками майя, а тот, кто захочет, сможет оставить свое имя или название организации на стене клиники. Нужно только зайти на нашу страничку на Бумстартере под названием «Строительство клиники на краю земли» и выбрать способ пожертвования. Все это останется на долгую память как символ доброго дела и прикосновение к пестрому и противоречивому миру далекой экзотической страны. Который нам бы хотелось хоть немного изменить к лучшему…

21 марта 2016 года проект «Строительство Клиники на Краю Земли» на Boomstarter был завершен, в результате собрано 1 327 465 рублей. Сейчас заканчивается строительство здания и уже идет прием пациентов в клинике Health & Help .

Mchertok

Потрясающая история! И даже не столько тем, что Виктория из Уфы загорелась помощью индейцам Гватемалы, а тем, что деньги на клинику собираются — и успешно — в России, а не как обычно для проектов в развивающихся станах — у крупных американских или европейских фондов или правительственных агентств. Именно такие инициативы сделают нас великой державой.

Я не люблю уезжать из Гватемалы. Мне стольких сил стоило окончательно перебраться сюда - бросить семью, друзей, работу в приемке, которую любила как ничто другое, науку которую не любила, все хобби, вроде горных лыж или танцев и всего того к чему я привыкла. Я развелась, сдала квартиру, раздала все вещи и уехала в никуда и ко всему.

Я не люблю уезжать из Гватемалы, потому что тут мне комфортно. Помните, у Арефьевой: «вот теперь я человек!» Это все даже не про то, что тут можно ходить без лабутенов, о​*********х штанов и даже без белого халата. Это больше про то, что мы тут занимаемся «той самой» медициной. Медициной для людей. Мы каждый день делаем чью-то жизнь другой. Не нужно далеко ходить: буквально на днях к нам притащили мужика у которого диск циркулярной пилы отскачил на квадриципс и разделил переднюю часть ноги на две. Сергио вместе с Аллочкой его штопали почти час. Зашил. Выжил мужик.

Жена мера пришла к нам, беременная, на седьмом месяце, говорит «немного подтекает» у нее, трусы мокрые. Тот же Сергио ее уложил на лавку, посмотрел - вроде все нормально, околоплодные воды, все на месте. Потом поддел слегонца пузырь сверху - и на него как полилось. Отвезли ее бегом на операцию, обоих спасли. Ребенок, конечно, слабенький, но жить будет. А если бы он не проверил мамашку - помер бы дитеныш.

Мы работаем с прекрасной командой. С людьми, которым не все равно. У нас архитекторы тут пашут днями и ночами, кошмары им снятся: что цемент не подвезли. Встают на час раньше работать, чем деревенские помощники, голову ломают как нам денег сэкономить на фасаде и кто будет плетенки для потолков ваять.

Я честно скажу - я никогда еще не видела вместе такое количество людей с аналогичными целями, идеями и мечтами. Это состояние абсолютного счастья, жить и работать здесь.

От этого состояния комфорта уходить не очень-то легко. Но, благо у нас есть Карина, которая всех, в том числе меня, заставляет спускаться с облаков на землю.

У нас есть деньги на коробку здания. Да, их нам периодически блокируют платежные системы и российские банки, что ситуацию не облегчает. Но они есть. Другое дело - мы же не коробка, мы клиника, а в клинике должен быть водопровод, электричество, оборудование, медикаменты, медицинские расходники, и, что не маловажно, врачи и медсестры - которые должны быть сытыми.

Мы хотим сделать клинику работающей безперебойно, потому что даже сейчас, когда мы принимаем людей в фанерноотгороженой комнатке, пациентов у нас много - мы принимаем по 10-15 человек в день. И это фактически- без помещения, практически без оборудования (хотя оборудование у нас потихоньку появляется - спасибо Еве Болдиной из США - прислала нам Центрифугу, Стерилизатор, Доплер, Микроскоп, Эндоскоп и еще три чемодана лабораторных расходников, лекарств и всяких ништяков для волонтеров и Саше Буракову за небулайзер), но зато с фееричной медсестрой Аллой, Сашенькой, Алексом, Сергио и мной. Мы все очень любим людей.

Вы должны видеть наших пациентов. Людей, к которым никогда не относились как к людям. Которым никогда не говорили «сеньор». Никогда не обращались на «устед».

Мы хотим чтобы все это работало. Лучше и только лучше. В сентябре к нам приезжают два самоотверженных врача из Питера и мы будем делать все, чтобы им было чем и с чем лечить. Потому что я знаю по себе, что самое сложное - это не ставить диагнозы и не ковыряться в язвах. Самое сложное - это отказывать человеку в помощи, просто потому что ты был не достаточно хорош, для того чтобы выпросить у фармкампании эналаприла, потому что ты побоялся перевеса и не привез лишний шприц инсулина, потому что тебе не хватило наглости побороть почтовую систему и таможенную службу и забрать свои законные посылки.

Я верю в то, что в мире много хороших людей. На самом деле я точно это знаю. Все смеются и говорят, что в США нам ничего не светит, но мы уже привыкли: не было дня, когда моя почта на наполнялась злостными письмами, а социальные сети - обвинениями. Ничего с этим не поделаешь, жизнь Health&Help - это не просто.

Но это лучшее, что произошло и происходит со мной.

____________________________

Врач из Уфы решила построить бесплатную клинику в Гватемале. Меньше чем за месяц она собрала около миллиона рублей пожертвований. Livejournal Media Виктория рассказала о волонтёрах, которые готовы бесплатно лечить людей в тропиках, и о том, почему подобный проект нельзя запустить в России.

Доктору Виктории Валиковой 27 лет. Она родилась в Уфе в семье инженера и врача. Окончила университет, устроилась в местную больницу. А потом переквалифицировалась в специалиста по тропическим болезням и решила поработать волонтёром в глухом районе Гватемалы. В благотворительной клинике ей пришлось быть не только инфекционистом, но и хирургом, акушером и терапевтом.

Полное отсутствие врачей в небольших деревнях Центральной Америки не идёт в сравнение даже с самыми отдалёнными уголками России. Виктория решила задержаться в тропиках, чтобы спасать местное население от недугов, которые давно излечимы во всём мире. «Сравнивать Россию, которая принимает Олимпиаду и запускает в космос корабли, со странами, где больше половины населения голодает и умирает от излечимых болезней - негоже», - говорила она в Livejournal Media полгода назад.

Виктория проработала в тропиках два года, после чего вернулась в Россию и начала сбор денег на строительство госпиталя в горном районе Гватемалы. За несколько недель девушке удалось собрать около миллиона рублей. Осталось найти чуть больше 200 тысяч. Начало строительства запланировано на июль. И команда, которая готова бесплатно строить и лечить, уже собралась.

В Гватемале теперь болеют за нашу сборную по футболу

: Я никогда не думала, что уеду из России. Много путешествовала, но считала, что дальше стажировки за границей дело не дойдет. Россия мне как мама. А Гватемала - как невеста. Я ее выбрала и, очевидно, надолго. Клинику нужно не только построить, но и запустить. А потом курировать. Так что уезжаю на пару лет, не меньше.

Думаю, то, что делаем мы - это очень большой вклад в имидж нашей страны. Есть такое понятие как «народная дипломатия». Оно предполагает создание хороших отношений между странами на уровне обычных граждан, а не через переговоры политиков.

Если раньше в Гватемале не знали, что Россия вообще существует, то теперь они болеют за нашу сборную по футболу. Дети из нашей деревеньки в Гватемале учат русский язык. Ну и конечно, мы самая лучшая страна. Мы даем им возможность жить хоть немного лучше и не умирать от излечимых заболеваний.

Слава богу, есть люди, которые понимают, что мы делаем доброе дело для тех, кто не живет, а выживает. И они нас поддерживают.

К белым женщинам-врачам относятся с опаской

Есть два органа власти, с которыми нужно договариваться перед тем, как начать что-то делать в Гватемале. Один - это администрация, то есть, грубо говоря, местный мэр. С ним нужно разговаривать отдельно. Он может утвердить проект и дать разрешение на строительство. Кроме него, есть ещё совет старейшин. И их мнение тоже важно, кстати, нисколько не меньше - потому что они, по сути, представляют «глас народа».

Чтобы объяснить им, что я хочу, мне пришлось распинаться несколько часов. Люди с опаской относятся к белым женщинам-врачам. Вообще они с трудом понимают, как женщина может врачом стать. Благо, со мной был наш гватемальский врач Сергио Кастийо, который помогал с организацией встреч и в общении с сообществом. Думаю, без него меня бы не так радушно встречали.

Место для клиники уже одобрено. Нас здорово поддержало местное население: каждый мужчина деревни обязался отработать в качестве волонтера на стройке в течение пяти дней. А наша команда прорабов будет курировать стройку, которая начнется в июле 2016 года.

Специализация на космической медицине

Зарплату нам, к сожалению, никто платить не будет. Мы все работаем и копим на поездку. Так как этот проект рассчитан не на один год, а на длительное время, у нас уже есть ребята, которые «записываются» к нам. Например, в 2017 году приедет моя хорошая подруга, чудесный оперирующий онкогинеколог из Уфы.

На самом деле, штат нужен относительно небольшой - это же сельская больница без каких-то космических технологий. Наша команда будет организовывать медицинскую помощь. Делать эпидемиологическую разведку. Обучать местных знахарей, формировать принципы работы клиники. Кроме того, у нас будет несколько переводчиков, видеооператоры (ещё одного мы, кстати, ищем) и менеджер проекта. Дистанционные ребята будут поддерживать проект на всем его протяжении. Они - это некий каркас, у которого всегда полно работы. Мы отбирали людей не по тому, насколько они титулованы, а по умению быстро адаптироваться к любой ситуации.

Например, у нас в команде есть один врач со специализацией «космическая медицина». Это выглядит забавно, но ничего удивительного - «нормальные» люди редко попадают к нам. В основном это те, кто уже делал (и делает) что-то необычное в жизни. Есть пластический хирург из Харькова, отличный парень, заведует частной клиникой. Его домашний питомец - метровая игуана, а хобби - делать добро в странах третьего мира.

Он предложил мне внедрить лечение трофических язв плазмой крови, спросив, будет ли у нас центрифуга - «Центрифуга будет, а вот эпиндорфов (это такие ёмкости, в которые наливается кровь, типа закрытых пробирок) пока нет». На что он ответил: «В шприцы 10-кубовые зальём и вперёд!» Это наш подход. Когда у тебя нет ресурсов, тебе нужны люди, которые умеют пользоваться своей головой и не пасуют перед нестандартными ситуациями.

Ещё там будет гватемальский врач, который умеет вообще всё и будет помогать нам в самом начале перед запуском клиники и во время первых шагов. Он работает в частной клинике большого города и удивляет тем, что в отличии от многих хиспано-гватемальцев не ненавидит майя, а хочет помочь.

На вопрос, зачем люди это делают, у меня нет четкого ответа

Да, мы набираем идейных людей. Тех, кому нравится то, чем мы занимаемся. Однако даже если человек предлагает денег за то, чтобы работать с нами, но не отвечает необходимым требованиям, то он получает отказ. Например, мы против любого фанатизма: не можем взять религиозного или политического активиста, который будет устраивать пропаганду. Или сексиста. Кроме того, люди должны понимать, это не детский лагерь, а серьезный проект. Мы набираем профессионалов. Помимо всего прочего, у нас довольно строгий свод правил: волонтеры не должны употреблять алкоголь, а курение возможно только в строго отведенных местах.

Я искренне убеждена, что какими бы ни были истинные причины, будь то «спасти всех черных детей» или «красивая запись в резюме», люди, которые идут на подобное, делают этот мир лучше. И я симпатизирую им больше, чем тем, кто игнорирует происходящее вокруг. Малышу, которому вы спасли жизнь, глубоко плевать, зачем вы это сделали. И мне, собственно, тоже.

Раньше я сдавала однушку и жила припеваючи

Конечно, из-за падения рубля появились сложности в работе за рубежом. Раньше я могла сдать квартиру в Уфе и жить на это припеваючи. Теперь ищу дистанционные подработки, пишу статьи, консультирую людей онлайн. Для строительства мы и так искали все максимально экономичное - материалы, технологии, так что ещё больше сокращать расходы не удается.

Сейчас, пока нет клиники, я буду много ездить в столицу, чтобы оформлять документы и искать местных спонсоров. Есть идея помочь в одной маленькой деревеньке Калель - почитать лекции для местных повитух. Дел много, времени остается все меньше, работать нужно интенсивнее.

Кость в горле российского здравоохранения

Многие считают, что я ерундой занимаюсь. Но, думаю, многие не представляют, как будет выглядеть строительство бесплатной клиники в удаленной деревне российской глубинки. На фоне происходящей «модернизации» российского здравоохранения с централизацией и укрупнением медицинских учреждений. На фоне закрытия ФАПов (фельдшерско-акушерских пунктов) и врачебных амбулаторий в деревнях. Да меня просто съедят, чтобы «не высовывалась».

Попытка создать альтернативное государственным бесплатное медицинское учреждение неминуемо приведёт к конфликту с уже существующей системой медицинского обслуживания. Вы не сможете стать независимыми, бесплатными и законными одновременно. Будете как «кость в горле», немое свидетельство несовершенства существующей системы.

Большинство товарищей «ачегоневроссии» сами никому не помогают

Я знакома с огромным количеством медицинских и образовательных проектов в Латинской Америке и на Карибах, но до сих пор не встречала «нашего брата» ни в одном из них. В большинстве своем, волонтёрят ребята из США, Австралии и Европы. Почему? Думаю, это комплексный вопрос.

Во-первых, в этих странах есть такое понятие, как «свободный год» - то время когда вчерашние школьники берут «тайм-аут» длиной в 365 дней для того чтобы понять, чем они хотят заниматься в жизни. Они работают в нескольких проектах, путешествуют и только потом поступают в университеты. В России такой практики нет.

Во-вторых, многие россияне считают, что они сами ущемлены и им самим надо помогать, так что страны третьего мира подождут. Интересно, что большинство товарищей «ачегоневроссии» - сами в России никому не помогают.

Третья причина, которая кажется мне очень надуманной - это незнание языков и отсутствие денег. Мой товарищ начал путешествовать без денег и знания какого-либо языка. Таким образом он объездил больше сотни стран и выучил несколько иностранных языков. Так что все препятствия - они у вас в голове. Если есть желание, средство найдется.