Твоё отношение к людям с ограниченными возможностями. Отношение к инвалидности Плохое отношение к инвалидам

Любой россиянин, приезжая в Западную Европу или США, удивляется количеству инвалидов, которые свободно передвигаются по улицам, сидят в ресторанах и ходят на экскурсии. Кажется, что в России их несоизмеримо меньше. На самом деле это не так, хотя официально число инвалидов в России – одно из самых низких в Европе (пенсию по инвалидности получает сегодня почти каждый десятый россиянин). Но причина этого вовсе не в богатырском здоровье наших сограждан.

Для получения или подтверждения своего статуса любому инвалиду приходится тратить немало сил и нервов. Условия подтверждения сопровождающего человека хронического заболевания настолько запутаны и сложны, что многие из тех, кого за рубежом без проблем посчитали бы инвалидами, у нас добровольно отказываются от боев за группу и сопровождающих ее льгот. Дабы не растерять остатки и без того хрупкого здоровья.

В нашей стране просто нет условий для того, чтобы люди с физическими или психологическими проблемами могли жить полноценной жизнью, хотя забота о них отражена в критериях оценок работы чиновников и губернаторов.

Утвердили и забыли

В этом году правительство РФ продлило программу «Доступная среда» до 2020 года. Утвердили ее быстро, вместе с теми недостатками, на которые указывали при обсуждении документа представители общественных организаций инвалидов, Общественной палаты РФ и Общероссийского народного фронта. Спешили, чтобы успеть заложить инвалидные деньги в бюджет. Многих не устраивало, что новую программу принимали в спешке, без обстоятельного анализа того, что было сделано для инвалидов раньше, без показателей, по которым можно было бы судить об эффективности принятых мер по улучшению качества жизни людей с ограниченными возможностями.

Никого из высокопоставленных чиновников почему-то не насторожило, что рейды и исследования, проводимые Центром «Народная экспертиза» Общероссийского народного фронта с участием народных контролеров из разных регионов страны, выявляют существенную разницу между официальными отчетами и оценками простых граждан, в интересах которых и создавалась эта программа.

Реальность такова, что многие проблемы, с которыми, так или иначе. сталкиваются инвалиды, по-прежнему связаны в первую очередь с отсутствием безбарьерной среды.

На практике это означает, что 12,9 млн официально зарегистрированных граждан с инвалидностью зачастую просто не могут самостоятельно выйти из дома, добраться до поликлиники, магазина или института. Иными словами, эти люди не имеют возможности пользоваться обычными благами, доступными другим гражданам.

Между тем на выполнение мероприятий первого этапа госпрограммы было выделено около 168,5 млрд руб. А на программу до 2020 года заложили сумму почти втрое большую – 494,7 млрд рублей. Вот и возникает вопрос: как будут потрачены такие немалые деньги, на которые можно было бы серьезно поддержать инвалидов? Поводом для подобных сомнений служат ситуации, связанные с неприступной городской средой, с которой каждый день сталкиваются люди с ограниченными возможностями, выходя из дома.

В Москве на улице Беловежской, в доме со специальными квартирами для людей на инвалидных колясках четыре года не работал подъемник: его никак не могли передать на баланс обслуживающей компании, и запустить механизм было некому. Все это время четверо инвалидов писали письма в разные инстанции, но на них просто не обращали внимания. Подъемник починили только тогда, когда о проблеме запертых в четырех стенах людях московский телеканал «Доверие» снял ток-шоу, приведя к ним буквально за руку замглавы управы и жилинспектора.

Один из жильцов дома Владимир Виноградов, который и обратился на телевидение, доволен тем, как все разрешилось. После приезда съемочной группы инвалидам установили поручень от подъезда до автобусной остановки, где дорога идет под уклон и зимой скользко, и парковку помогли оборудовать, да еще и ограждение поставили.

На прием к врачу… ползком

В январе 2016 года бывший губернатор Корякского автономного округа Владимир Логинов ползком добирался по лестнице Хабаровской краевой больницы № 1 на прием к врачу-сурдологу – за справкой об инвалидности. У Логинова сахарный диабет, ампутирована нога и частично потерян слух. В лифт его коляска не влезла, и бедняга ползком добирался до врача. За две недели до этого супруга экс-губернатора предупредила больницу о визите такого пациента, но ей заявили, что его доставка на верхний этаж – «ее проблемы». Супруги сняли подъем на видеокамеру и обнародовали запись.

После шумихи в СМИ районная прокуратура внесла представление главврачу больницы Сергею Пудовикову и подала в суд на Минздрав и медучреждение из-за неадаптированного лифта. Главврачу пришлось публично извиниться. Он пообещал, что теперь любому человеку с инвалидностью в его больнице будет доступен любой врач.

В Красноярске за последнее время произошло сразу несколько громких историй, связанных с недоступностью среды. Год назад обычные жители домов протестовали против установки пандусов для соседки-инвалида и для детского инклюзивного центра. В июне 2016-го пенсионер Владимир Журат разбил кувалдой бордюр, который не давал ему проехать на коляске к поликлинике. После инцидента мэрия пообещала адаптировать вход и не спрашивать с Журата материальный ущерб. Позже он объявил голодовку, чтобы на его ежедневном маршруте, наконец, оборудовали съезды с тротуаров.

А вот в июле случилось наихудшее: в том же городе покончил с собой взрослый мужчина, который три года не мог выйти из дома из-за отсутствия пандуса. В предсмертной записке он указал, что больше не хочет быть обузой.

Чиновники оправдывались тем, что предлагали ему и его 78-летней матери альтернативу: мобильный пандус (с ним, кстати, пожилая женщина не смогла справиться) и помощь волонтеров. А оборудовать подъезд городская администрация обещала во время планового капремонта дома… в 2038 году.

Иркутские инвалиды-колясочники решили отстаивать свои права через акции протеста. Сначала провели пикет в защиту своих прав на реабилитацию. Но никакой реакции властей не последовало.

Спустя месяц организовали митинг под лозунгами: «Я хочу ходить», «Для нас реабилитация, это право на жизнь», «Это может случиться с каждым». Как рассказал председатель «Благотворительного фонда помощи инвалидам имени преподобного Ильи Киево-Печерского Муромца» Сергей Макеев, в Иркутской области нет реабилитационного центра регионального значения, где бы инвалиды-колясочники и инвалиды с проблемами опорно-двигательного аппарата проходили реабилитацию.

Не лучше обстоит дело с адаптацией офисов банков для маломобильных граждан. Лишь 45 процентов банковских учреждений по всей стране оказались оборудованы пандусами и широкими дверными проемами для людей, передвигающихся в инвалидных креслах. Из этих 45 процентов банков только у половины оказались предусмотрены парковки для инвалидов.

– В банки я хожу редко, но, судя по тому, о чем говорят мои товарищи с инвалидностью, ситуация в банках по доступной среде примерно такая же, как и по стране в целом, - большинство зданий для инвалидов не приспособлены, – рассказал журналистам депутат Госдумы, вице-президент Паралимпийского комитета РФ Олег Смолин. – Многие банки отказывают инвалидам даже тогда, когда доходы человека с инвалидностью позволяют оформить кредит. Вопросом специально занималась президентская комиссия по делам инвалидов, в которой я работаю. Было принято решение о недопустимости подобной дискриминации. Но до банковской структуры оно по-настоящему еще не дошло.

Гладко было на бумаге

К сожалению, мы часто видим, что нормы, хорошо прописанные на бумаге, не всегда действуют так, как нужно в жизни. Когда читаешь Постановление правительства РФ «О мерах по обеспечению доступности для инвалидов жилых помещений и общего имущества в многоквартирном доме» от 9 июля 2016 года №649, то создается впечатление, что сделан серьезный шаг для улучшения жизни людей с ограниченными возможностями. В документе, в частности, говорится о том, что территория вокруг дома, где проживает инвалид, должна иметь не скользкое и не рыхлое покрытие, должна быть оборудована тактильными полосами из рельефной плитки, а входная дверь в подъезд должна быть выделена контрастным цветом. Высота порогов не должна превышать 1,5 см, а коридоры не должны быть уже 1,5 м. Прекрасно! Но достаточно выйти из подъезда, как все описанное в документе представляется далекой от жизни фантазией.

С наплевательским отношением к инвалидам мы сталкиваемся чаще всего потому, что принимаемые властью документы грешат неопределенностью и расплывчатостью.

Недостаточно из Москвы указать, какой высоты должны быть пороги подъезда, где живет инвалид. Надо, чтобы у местной власти нашлись средства для исполнения обозначенного в документах требования и главное - желание помочь людям, отрезанным болью от внешнего мира. В конечном счете, все, что пишется чиновниками, как считает директор Центра «Народная экспертиза» Николай Николаев, должно иметь конкретные измерения, только тогда можно рассчитывать на конкретные перемены к лучшему.

Говорить сейчас о том, какой процент инвалидов нуждается в улучшении условий проживания, очень сложно. Но речь идет о практически всем жилом многоквартирном фонде страны. «Именно поэтому важно выработать такую норму проверки многоквартирного дома, которая была бы применима в любом регионе, в любом муниципалитете. Более того, очень важно ответить на вопрос: что будет сделано, если комиссия в каком-то случае признает ремонт невозможным. В постановлении правительства эта ситуация не прописана. Пока что не известно, каким образом в таком случае будут соблюдены права инвалида», – заключает Николаев.

Активисты Общероссийского народного фронта требуют от чиновников честного выполнения данных им обещаний. И, как правило, после проверок находятся деньги на создание доступной среды для инвалидов. Недавно ОНФ проверил доступность станций нижегородского метрополитена для маломобильных и слабовидящих граждан, вокзалы в Сочи, Адлере и Новороссийске.

Недостатки устраняются. Но к каждому дому контролера не приставишь.

Руководители отчитываются о том, сколько пандусов и съездов для инвалидов поставили, а то, что передвигаться по ним в инвалидных колясках без посторонней помощи небезопасно, никого не волнует.

Равнодушие чиновников отражает общее отношение нашего общества к инвалидам.

Не от того ли и создание «благоприятной среды» для людей с ограниченными возможностями во многих городах все еще остается на уровне призывов?

Государственное бюджетное профессиональное

Образовательное учреждение

«Сахалинский политехнический центр № 5»

ЭССЕ

Мой личный опыт и отношение к инвалидности.

Выполнил:

Воспитатель: Сидельникова Т.Д.

Сахалин с. Горнозаводск 2016

Важно, чтобы люди не чувствовали себя инвалидами….

Это люди, которым судьба послала сложные испытания….

Только сочувствия мало, надо развивать возможности

(Л.И. Швецова).

Что такое инвалидность? Наверное, приговор, потому как человек с ограниченными возможностями - неполноценный член общества. И все- таки, на мой взгляд, такие люди обладают очень важным качеством, которое не развито и у многих здоровых людей. Это стремление быть полезным обществу, целеустремленность и жажда жизни.

А дети? Другие дети…. для многих, это повод чтобы отмахнуться от них, другим бросить презрительный взгляд, в сторону детей-инвалидов. Сейчас многие говорят о милосердии в обществе, а на деле равнодушие, бессердечие и порой попросту злость. Эти дети растут и развиваются, как и все дети, но они отличаются от обычных детей. Такие дети мудрее. Отношение общества к ним, дает им дополнительные силы для борьбы, делает их добрее. Ведь им нужно выжить, и не только в смысле физическом, но и в моральном плане выжить и не сломаться, а это в разы труднее. Таким детям нужно просто внимание, а главное принятие его таким, какой он есть. В своей работе, мне пришлось столкнуться с таким ребенком. Это мальчик с ДЦП. Алеше приходится вести борьбу не только со своим недугом, но еще и с равнодушным обществом. Но мальчишка не стал озлобленным, он улыбается и верит в доброту окружающих его людей.

А ещё, я очень восторгаюсь духу и силе людей с ограниченными физическими возможностями, не знающих никаких границ в своих достижениях. Посвящая себя спорту, они борются с судьбой, доказывая ей, что всегда побеждает тот, кто сильнее. Глядя на параолимпийские игры, понимаешь, что в первую очередь эти игры нужны здоровым людям. Чтобы они видели, что на свете есть люди с физическими ограничениями и видели их возможности. «Это ничего, что физические особенности спортсменов шокируют обывателей. Пусть привыкают, глядя на то, как люди, которые лишены здоровья, показывают нам пример мужества. Пример своей нужности и права на нормальную жизнь, где нет препятствий для самореализации». Среди моих воспитанников есть девочка Аня, которая из числа детей с ОВЗ, но она лучшая спортсменка в лицее. За два года учебы заработала более пятидесяти наград, грамот и кубков. Стала обладательницей золотого значка ГТО. А в этом году и лучшей студенткой года, в спортивной номинации. И я ей горжусь.

Я много лет работаю с детьми-инвалидами, которые обучаются по программе VIII вида - это дети с физическими недостатками или с легкой умственной отсталостью. Это так называемые «социальные сироты». Дети, оставшиеся без попечения родителей, дети из малообеспеченных, неблагополучных семей. Родители лишены прав, не работают, пьют, находятся в местах лишения свободы . А дети живут и радуются жизни.

Я могу с уверенностью сказать, что неосторожное слово, даже сказанное из самых лучших побуждений, может ранить очень сильно такого ребёнка. Поэтому, при совместной деятельности, стараюсь не выделять «особенности» ребенка, что он не такой как все, не развлекать и одаривать конфетками, а стараюсь учить, мотивировать и просвещать. Я вообще перестала придавать значение «ограниченным возможностям». Есть, ну и есть, мы будем их учитывать, но не будем на них зацикливаться.

Об отношении сегодняшнего общества к инвалидам, «политкорректности», эгоизме, цинизме и равнодушии – доктор психологических наук Александр Суворов. В три года он потерял зрение, в девять – слух.

— Как вы определите сегодняшнее отношение общества к инвалидам? Какие главные проблемы здесь?
— Уж очень глобально сформулирован вопрос. Сложно отвечать за все-то общество… Наверное, отношение общества к инвалидам неоднозначно, в разных слоях этого самого общества — по-разному. Преобладает, пожалуй, дискриминационное отношение по принципу — возиться с инвалидами как можно меньше. Пусть они сами, если могут и насколько могут, решают свои проблемы. Преодолевают якобы недуг («ах, они герои!»), а на деле — наплевательство всяческих инстанций и весьма часто ближайшего и не очень близкого окружения.

Мне-то самому грех жаловаться в конечном итоге, но все-таки, закончив университет и став сотрудником Психологического института, я быстро осознал, что на самом деле никто не в курсе, какой такой работы можно требовать от слепоглухого научного сотрудника. Эту проблему надо было решать самому, а начальство с радостью поддерживало найденные мною решения: работу как на опытно-экспериментальных площадках сначала в Загорском детдоме для слепоглухонемых, затем в различных лагерях, в качестве практика и идеолога-теоретика, участие в движении детского милосердия…

Ничего этого в готовом виде никто мне преподнести не мог, я должен был прийти к этому сам. И в лагерях – какую такую работу с детьми я вообще способен вести, тоже приходилось искать, при доброжелательной поддержке коллег, и лишь постепенно я обретал свое место в общей работе — в тогдашнем Ленинграде, Москве, Екатеринбурге, Туапсе, Волгограде… Все это нормально, никто за меня и без меня не мог решить этих проблем, я должен был сам искать, а коллеги мои поиски поддержали, как могли, находки — подхватили и закрепили.

С другой стороны, пока мы учились, университет выделил средства на обеспечение нас литературой, Всероссийское общество слепых предоставило ставки помощников, Институт дефектологии приютил нашу группу в одной из своих экспериментальных школ-интернатов, обеспечил наше обучение разнообразной техникой… А кончили учиться — и вдруг сразу никому не нужны. Я сам из своей зарплаты и пенсии по инвалидности выделял, сколько мог, на перепечатку по Брайлю нужной мне литературы.

Неразрешимой стала проблема сопровождения. И чудом воспринимается то, что я обеспечен специальной компьютерной техникой, интернетом, что благодаря этому полностью решена проблема информационного обеспечения. Отпала необходимость заказывать перепечатку по Брайлю за свой счет по книге в год. То, что я сейчас получаю по электронной почте, на компакт-дисках и других электронных носителях разнообразнейшую литературу, воспринимается чудом по сравнению с докомпьютерной эрой. А ведь запросто могло случиться и по-другому, и я без всего этого прозябал бы, не был бы так востребован и завален информацией.

В общем, с одной стороны, инвалидам и самим надо шевелиться, искать решения своих проблем, которые за них и без них никто не решит — бесспорно; и инвалиды нуждаются при этом в поддержке – бесспорно. Но, с другой стороны, если вообще получают поддержку, то сплошь да рядом не оттуда, откуда она должна бы исходить — не от государства, не по месту работы, учебы, если вообще повезло на работу устроиться, на учебу поступить… Особенно когда речь идет об обеспечении дорогостоящей техникой и других дополнительных затратах. Нет продуманной систематической реабилитационной политики. Поэтому то, что должно быть закономерным, воспринимается как чудо, случайное везение. И это — унизительно, в этом, прежде всего, проявляется дискриминация как на государственном, так и на бытовом уровне.

Ощущаешь себя так, что с тобой возятся по остаточному принципу — сколько останется свободного времени… Ну, когда речь идет о друзьях, родственниках — и понятно, и естественно, у них должна быть своя жизнь, так же, как у инвалидов, между прочим. Но государство должно освободить нас от этой унизительной взаимозависимости. Однако все мы чувствуем — и инвалиды, и здоровые, и руководители организаций, применяющих труд инвалидов, вузов, принимающих инвалидов на учебу, — что меньше всего нужны именно государству.

Государство существует само для себя, а не для нас. Поэтому удача моей личной жизни, то, что я стал доктором наук и востребован, воспринимается скорее случайным везением, а прозябание подавляющего большинства инвалидов — закономерно. Вроде бы так: будьте довольны, что вам вообще позволяют существовать, не подвергают прямому геноциду. Не прямому, но достаточно прозрачному, ощутимому — еще как подвергают, зайдите в любую поликлинику, да до нее еще инвалиду сплошь да рядом надо с кем-то добраться…

Правило — прозябание как следствие дискриминации на государственном и бытовом уровне. Полноценная жизнь в условиях инвалидности — исключение из правила, только это правило подтверждающее. Болтовня о героическом преодолении недуга — лицемерие. Преодолевать приходится социальные следствия недуга, дискриминацию, а их, этих следствий, могло бы и не быть. Уж во всяком случае — не должно быть. Но они есть, и мы — инвалиды, наши родственники, друзья и коллеги — с ними, как правило, один на один.

— Каково здоровое, правильное отношение человека к инвалиду? Если нет врожденной любви, чуткости, понимания, какие чувства нужно воспитывать в себе, какой настрой? Можете ли вы дать простые советы – для людей, которые не задумываются над этой проблемой, а, столкнувшись, испытывают затруднения и даже шок? Как это связано с понятием человечности, о котором вы говорите в своих работах?
— Вы проговорились: «отношение человека к инвалиду». А инвалид не человек, получается?..

В том-то и дело. И инвалид — не всегда человек, и здоровые — не всегда люди. Люди мы постольку, поскольку человечны в обращении друг с другом. И это закреплено даже в ходячих фразеологизмах. Если нас обижают, унижают, — если над нами издеваются, глумятся, — разве мы не восклицаем в отчаянии, обращаясь к своим мучителям: «Да люди вы или нет?» В том-то и дело, что нет: любой мучитель в тот момент, когда мучает — не человек. Нелюдь.

Я категорически отказываю в статусе человека всем, кто позволяет себе мучительство, тем более, кому оно, мучительство, доставляет удовольствие, кто испытывает в нем потребность, — это и есть садизм.

Надо контролировать себя. Надо, прежде всего, не допускать ни малейшего намека на мучительство в наших взаимоотношениях. И нужна культура юмора. Примитивный «юмор» — одна из форм мучительства, а именно глумление, издевательство. Я это испытал на себе с детства. И если встречаю склонных к этому взрослых — могу какое-то время по каким-то причинам терпеть, но рано или поздно конец предрешен: нам не по пути. Во всяком случае, по возможности стараюсь держаться от таких на расстоянии, хотя бы психологически, если и пока почему-либо нельзя — физически.

Диалог предпочитаю по возможности бесхитростный, доверительный. Что есть, то есть. И если есть нечто нелицеприятное, надо это уметь спокойно признавать. Но нельзя избивать словами под предлогом «резания правды-матки в глаза». Правдобой — форма мучительства, психологический мордобой. Сколько бы «правды» вы ни наговорили человеку, он от этого лучше не станет. Хуже, озлобленнее — вполне вероятно. Берегите его достоинство — хотя бы ради того, чтобы уберечься от последствий своей бесцеремонности. Ведь можно в конце концов и на отпор нарваться, и не только словесный. Схлопотав по морде в самом буквальном смысле…

Лично я всегда был очень обидчив. С одной стороны, гордиться нечем, но с другой — незачем и терпеть, сносить обиды.

— Что оскорбительнее — жалость, эгоизм или обычное равнодушие? Что самое обидное?
— Жалость меня не оскорбляет. За жалость я благодарен. Моя мама часто вздыхала жалобно, сетуя на нас, своих детей: «Не жалеете вы меня…» В смысле — не щадите, не избавляете от своих проблем, в решении которых она все равно помочь не может, впутываете в свои бесконечные склоки, очень ее травмировавшие… «Покой», — безнадежно просила-молила она перед смертью.

Это — простонародное, крестьянское понимание жалости как той же человечности, способности сочувствовать, умения любить. В этом смысле безжалостность — синоним бесчеловечности. Оскорбительна она, безжалостность, бесчеловечность, а жалость — нечто согревающее, целительное, я бы сказал — воскрешающее.

Жалость, от которой так яростно отбиваются самолюбивые инвалиды, — это неумение помочь. Путаются под ногами, не дают делать то, с чем ты прекрасно и сам сладишь. Мешают. Досадно, но не оскорбительно, а скорее смешно. И именно досадно. Отмахиваешься, как от мухи: «я сам».

Равнодушие, бездушие, слепоглуходушие… От кого-то ничего другого и не ждешь.

Да и что за детская постановка вопроса: «Что самое обидное?» Какая разница? Главное, всего обидного надо по возможности избегать, не допускать — разве нет? Особенно не только для себя обидного, но и для других. А то ишь устроился: свои-то обиды учитываешь, как в бухгалтерии каждую копейку, а другие должны почему-то принимать твое хамство за милые шуточки. Вот такое «неравноправие», пожалуй, всего нестерпимее. Но что ж, провозгласить по такому случаю всеобщее право на взаимное хамство? А я предпочел бы хамство запретить. Любое. И одностороннее, и взаимное.

— Отчего люди часто боятся инвалидов? Что это — суеверие, страх, психологическая защита?
— А и то, наверное, и другое, и третье. И еще нежелание связываться, ибо наш брат инвалид, что греха таить, бывает весьма назойлив. И еще простая растерянность: люди и рады бы помочь, да не умеют, не знают, как. Надо успокоить, объяснить, подбодрить. Впрочем, Бог с ними — тех, кто боится, я, как правило, просто не вижу и не слышу. И слава Богу, меньше психологических травм.

А которые ко мне все же подходят — с теми мне обычно удается договориться. Вот в ближайшем ночном магазине — никаких проблем ни с продавцами, ни с охраной. А раньше, пока заставил к себе подходить и научил писать пальцами по правой ладони, свистеть в спортивный свисток приходилось… Голод не тетка, без хлеба никогда не уходил.

— Люди — злы? Или они просто не знают, как себя вести?
— Уверен, что в подавляющем большинстве случаев — скорее второе, чем первое. Я никогда так не обобщал, что зрячие дураки, говорящие злые. По отдельности — попадаются патологические экземпляры. И скорее в постоянном окружении, чем среди случайных прохожих. Ну, это особая тема.

— Полезно ли детям общение с инвалидами?
— Если инвалид — член твоей семьи, куда деваться? И в любом случае любому ребенку важно не то, инвалид ли ты, а то, злой или добрый. То есть важно, какой ты человек, а не какое у тебя здоровье. Полезно ли детям общаться с хорошими людьми? А таких среди инвалидов немало… И если ты добрый, то о твоей инвалидности ребенок просто забудет. А что к ней иногда приходится приспосабливаться, особенно когда, например, ведешь за руку слепого — ну, дело самое естественное.

И взаправдашняя помощь инвалиду, который без нее действительно не обойдется, уж точно полезнее понарошечной помощи маме с папой, которые, как в глубине души уверен ребенок, и сами за хлебом сходят и мусорное ведро вынесут, не развалятся. Ведь если от ребенка чего-то требуют из чисто воспитательных соображений, ему же это понятно и обидно. А если я говорю упавшему на диван усталому подростку: «Ну ладно, полежи, а я схожу куплю чего-нибудь на ужин», — он вскакивает: «Я с тобой!» Потому что понимает, что мне одному трудно. (Было у меня такое с одним мальчиком в 1991 году).

— Отчего так трудно просить о помощи? Навязчивое предложение помощи — не хуже ли?
— Трудно просить, во-первых, потому, что «пережалели»: не давали делать посильное самому. Хочется уклониться от избыточной опеки. Во-вторых, и, пожалуй, главных — потому, что не допросишься помощи: просишь-просишь, обещают-обещают, а не делают. Дурацкая ситуация: и этот не делает, и к другому не сунешься, потому что первый обидится, он ведь не отказал. Поэтому, когда речь заходит о помощи, я очень высоко ценю помощников, умеющих говорить «нет», умеющих отказывать. По крайней мере, все ясно — в данном случае на данного, четко отказавшего, человека нечего рассчитывать. На нет и суда нет. Можно с чистой совестью обращаться к другим.

Но если отказывают систематически и ясно дают понять, что тяготятся твоими просьбами, больше – именно – этим людям никакими просьбами досаждать не хочется. Все-таки я чувствую, как они мимо меня ходят — соседи по дому… И вроде в назойливости упрекнуть себя не могу… Раз в полгода, в самых экстренных обстоятельствах — разве это назойливость?

У моей мамы в бывшем Фрунзе, нынешнем Бишкеке, соседки сидели, вместе вязали да телевизор смотрели, каждый день. А я тут же на полу, вместо котенка, клубком шерстяных ниток играл, — катал его и пытался увидеть, как он катится. Испытывал таким образом свое светоощущение. Я с детства привык к такому эталону отношений с соседями. Но в Москве ни о чем подобном нечего и мечтать. «Как сычи», — сетовала мама на затворничество москвичей. Случись подохнуть в отсутствие сына, который много ездит, мой труп начнут искать не раньше, чем он даст о себе знать вонью на весь подъезд.

«Навязчивое предложение помощи»… Я бы за него был благодарен. Ну, извинялся бы, отклонял бы вежливо, если не надо. И просто с удовольствием беседовал бы с этими людьми. А в общем, не знаю. Это не мой случай. У меня никогда не было избытка помощи, да еще навязчивого избытка — всегда только дефицит. Приведите пример. Разберем, сколько тут желания помочь и сколько — чего-то несовместимого с какой бы то ни было помощью. Того, например, что Сергей Николаевич Булгаков называл «похотью властолюбия». Да, действительно, кого-то прельщает любая власть, хотя бы над инвалидами. Таких я встречал, со студенческих лет. И взрослел я по мере того, как учился отшивать подобных властолюбцев, не теряя при этом настоящих друзей.

— Ваши слова из работы «Микрокосм и дети-инвалиды»: «Вы предпочитаете называть нас, инвалидов, «лицами с ограниченными возможностями здоровья». А есть ли абсолютно здоровые?.. Да и вообще, у кого тут неограниченные возможности?». Модная сегодня политкорректность, выходит, тоже может быть неуместной. Ведь эвфемизмы придумываются ради того, чтобы не обидеть. Это — следствие непонимания (нежелания понять) чувств инвалида?
— Это просто называется — «поправляться из кулька в рогожку». «Хоть горшком назови, только в печь не ставь». Не обиду, а естественную досаду вызывает смещение акцента с сути дела на ерунду. Разве дело в том, как называть? Предпочитаю традиционные названия, и ничего в них обидного не вижу. Пусть лучше инвалид, чем дурацкая аббреватура – ОВЗ (ограниченные возможности здоровья). Это похоже на «замкомпоморде» — то бишь заместитель командующего по морским делам…

Не в словах дело, а если все-таки в них, то чем они проще, традиционнее, привычнее, тем лучше. Но вот что странно… Я сунулся в словарь иностранных слов — и не обнаружил там слова «инвалид». А ведь оно иностранного происхождения. Сейчас в другом словаре посмотрю. Ну вот, «Современный толковый словарь». Изд. Большая Советская Энциклопедия, 1997 г.«Инвалид» (от лат. invalidus — слабый, немощный), 1) лицо, частично или полностью утратившее трудоспособность… 2) В России старый солдат, неспособный к строевой военной службе из-за увечья и ран; иногда то же, что ветеран. — До военных реформ 1860-1870-х гг. использовались для гарнизонной и караульной службы.

«Инвалидность»,… 1) стойкое нарушение (снижение или утрата) общей или профессиональной трудоспособности вследствие заболевания или травмы… 2) Статистический показатель, характеризующий здоровье населения: отношение числа людей допенсионного возраста со стойкой утратой трудоспособности ко всему населению».

Ну и что обидного? Термин «лица с ОВЗ» только вносит в вопрос ненужную путаницу. И даже если убрать про трудоспособность, из-за которой, собственно, и весь сыр-бор с переназваниями, а вовсе не из-за «политкорректности», то и тогда остается «стойкое нарушение здоровья», и терминами «инвалид» и «инвалидность» можно продолжать спокойно пользовать. Нечего воду мутить, наводить тень на ясный день. Я в своих работах принципиально игнорирую всякие новомодные аббревиатуры. Я инвалид, прошу любить и жаловать, но — перефразируем Некрасова: «Инвалидом можешь ты не быть, но человеком быть обязан». Вот где суть-то дела. — «Баранкин, будь человеком!» (а не воробьем или бабочкой) — сказка такая есть, не помню, кто автор…

Будьте со мной людьми, и я ничуть не меньше обязан быть человеком с вами. А инвалидность — подробность, характеризующая вовсе не мою способность быть человеком — это нравственное качество, и тут мы равны — а лишь мою физическую слабость и немощность. В которой ничего зазорного нет.

Кто помнит старую добрую сказку Валентина Катаева «Цветик-семицветик»? Девочка Женя потратила шесть волшебных лепестков на выполнение собственных капризов, когда встретила мальчика Витю. Витя был инвалидом и не мог играть с другими детьми, поэтому был грустный и одинокий. Женя загадала цветику-семицветику, чтобы Витя стал здоровым.

В сказке Катаева, на первый взгляд доброй и позитивной, непроизвольно отражено отношение общества к данной категории населения: инвалид не может быть полностью счастлив в своем состоянии. Как это цинично не звучит, но во времена Советского Союза именно таким и было отношение к . Их не дискредитировали, не ограничивали в правах, но их стеснялись.

А маскировкой латентной дискриминации было возвеличивание «настоящего советского человека», существование которого скрыть было невозможно - Маресьев, Николай Островский. Официальная же позиция государства заключалась в отрицании существования как явления.

Абсурд, причем не единственный в истории Советского Союза. Но именно эта политика привела к тому, что инвалиды стали несуществующей категорией – они есть, но их как бы нет. Поэтому отношение к ним на территории постсоветского пространства, прежде всего со стороны общества, сильно отличается от отношения мирового сообщества к людям с ограниченными возможностями.

Государство наконец-то признало существование проблемы, разработана целая программа по правовой и социально-экономической реабилитации инвалидов. Но складывающееся десятилетиями отношение общества перебороть будет сложнее.

Брезгливо-жалостно-сочувственное – примерно такими словами можно описать отношение к инвалидам среднестатистического .

Человек с ограниченными возможностями – так позиционируется сегодня инвалид. Хотя по логике, предел возможности, определить достаточно трудно. Вряд ли можно назвать ограниченными возможности параолимпийцев, когда слаломист с отсутствующей конечностью проходит трассу, которую не по силам пройти здоровому человеку.

Ограниченные физические возможности не означают ограничение по интеллекту, отзывчивости, таланту.

Естественно, что первым впечатлением от внешнего вида инвалида может быть что угодно, вплоть до ступора. Но, во-первых, умный человек сможет взять себя в руки и не демонстрировать свои ощущения, а во-вторых, инвалиды, как правило, уже жизнью подготовлены к такому восприятию.

Так что следующим этапом может быть уже просто общение, в ходе которого выяснится, могут люди стать друзьями или встреча обернется простым знакомством. Ведь и среди людей с «неограниченными возможностями» не все отношения перерастают в дружбу.

Уважаемый рав Элиягу!

Как современный иудаизм относится к инвалидности, врожденной и приобретенной? Является ли это наказанием или испытанием для человека? Каковы этические предписания иудаизма в отношении людей с ограниченными физическими возможностями? Распространяются ли эти этические нормы на отношение к любому человеку или только к иудею? Что говорит иудаизм о детях-инвалидах, оставленных без попечения родителей, с точки зрения усыновления?

Грубо говоря, каким должно быть отношение общества к инвалидности с точки зрения морали и этики современного иудаизма?

Спасибо.

Михаэль
Израиль

Вначале - кратко о людях с умственными ограничениями.

Рассматривая отношение к ним, следует различать две категории инвалидов с расстройствами психики:

1. Если человек не способен адекватно воспринимать ситуации - до такой степени, что не знает, где находится, не умеет складывать однозначные числа и т.п., от выполнения заповедей он освобождается. Относиться к нему следует, как к больному, которому надо облегчить существование, стараясь сделать все возможное, чтобы у него возникло ощущение, что он участвует в жизни общества.

2. Если человек страдает расстройством психики, но достаточно адекватно воспринимает действительность, к нему нужно относиться, как к здоровому человеку - с «поправкой» на необычные реакции и особенности поведения.

А теперь - об инвалидности, так сказать, телесной.

К телесной инвалидности - приобретенной или врожденной - нужно относиться как к болезни. Следовательно, основная задача окружающих - облегчать существование инвалида (о медицинской стороне вопроса - лечении и т.п. мы здесь не говорим) и укреплять в нем ощущение, что у него есть возможность служить Всевышнему доступными ему «средствами».

Как отмечалось в другом ответе (см. на сайте ответ «Наказание или испытание?» ), причины возникновения любой болезни содержат в себе элементы и наказания и испытания. Естественно, о наказании можно говорить, если инвалидность появляется у взрослого человека.

Каждая этническая группа должна заботиться о членах своей общины. Возможна и кооперация между общинами.

Существует множество способов кооперации людей в деле помощи инвалидам. И общих рекомендаций на этот счет нет. Ибо выбор того или иного вида помощи зависит от целого ряда фактов, в том числе - и от тяжести заболевания, которым инвалид страдает.

Родители не должны оставлять своего ребенка-инвалида без попечения. Но если все же это случилось, ответственность за больного ребенка ложится на еврейскую религиозную общину.

В принципе, необходимо, чтобы он жил в семье, чтобы его усыновили. Но все мы понимаем, что усыновление нездоровых детей - дело добровольное, ибо заботы о них сопряжены с дополнительными (по сравнению с заботами об обычных детях) трудностями и очень большой ответственностью. Поэтому нельзя «обязать» кого-то взять в семью больного ребенка. Но говорить об этом надо, вдохновляя людей на столь благородный поступок. При этом каждый, кто решится на такое, должен отчетливо осознавать, что это благородство ему придется проявлять всю дальнейшую жизнь.